Лондон, Голь-Стрит, 22.01.1788.

Родился тот, кому я подражал в студенческие годы (Бероальд, кстати, был Китсом, а третий наш товарищ - ныне в Америке - Шелли. Реалии английских филологов, чо ).

Я ценил в нем позу, пристрастие к романтизму, аристократический образ жизни, вечный вызов обществу, свой стиль, язвительность и - surprise, surprise - поэзию.

В Кембридже, в Тринити колледже садился за обедом напротив его портрета - дабы пообщаться наедине. В Венеции задерживался на Мостике Вздохов (соединяющем палаццо Дожей с тюрьмой. Именно Байрон дал мостику его название), садился в отдаленной камере, представляя, как Байрон оставался там на ночь (ради ощущений), искал дом, в котором он жил и тот, в который он карабкался на второй этаж к любовнице (и свалился в воду. Впрочем, лучший пловец Европы своего времени таких мелочей мог не бояться). В Шильонском замке усиленно искал надпись, которую он оставил, посещая темницу (а купленная там репродукция гравюры до сих пор украшает нашу спальню). Прихрамывал, с особо драматичным видом. Короче, как и он, строил свой мир фантазий и успешно в нем жил. Благо и со-товарищи понимающие нашлись.

А сегодня (у нас ещё 22ое) поднимаю за Джорджа Ноэля Гордона, лорда Байрона, бокал отличного Вовре.

С Днем Рождения и спасибо за вдохновение!

I would I were a careless child,

I would I were a careless child,
Still dwelling in my Highland cave,
Or roaming through the dusky wild,
Or bounding o’er the dark blue wave;
The cumbrous pomp of Saxon pride,
Accords not with the freeborn soul,
Which loves the mountain’s craggy side,
And seeks the rocks where billows roll.

Хочу я быть ребенком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по лесам раздольным,
Качаться на морских волнах.
Не сжиться мне душой свободной
С саксонской пышной суетой!
Милее мне над зыбью водной
Утес, в который бьет прибой!